Неточные совпадения
Больше всего он боялся воображения, этого двуличного спутника, с дружеским на одной и
вражеским на другой стороне лицом, друга — чем меньше веришь ему, и врага — когда уснешь доверчиво под его сладкий шепот.
Но время шло. Москва напрасно
К себе гостей ждала всечасно,
Средь старых,
вражеских могил
Готовя шведам тризну тайну.
Незапно Карл поворотил
И перенес войну в Украйну.
Это странное явление (столь частое, однако же, в нашем обществе), происходит оттого, что Большов не понимает истинных начал общественного союза, не признает круговой поруки прав и обязанностей человека в отношении и другим и, подобно Пузатову, смотрит на общество, как на
вражеский стан.
Наступает роковая минута при Моргартене: цезарские латники сдвинулись, их закованные груди невредимы; Винкельрид бросается вперед… втыкает себе в грудь пук
вражеских копий и тем открывает своим дорогу.
Солдаты дерутся, как львы, они ни разу не поколебались, хотя ряды их с каждой секундой тают под градом
вражеских выстрелов.
По изрытой свежими взрывами обсыпавшейся земле везде валялись исковерканные лафеты, придавившие человеческие русские и
вражеские трупы, тяжелые, замолкнувшие навсегда чугунные пушки, страшной силой сброшенные в ямы и до половины засыпанные землей, бомбы, ядра, опять трупы, ямы, осколки бревен, блиндажей, и опять молчаливые трупы в серых и синих шинелях.
Поэтому, воздавая тебе справедливость, скажу почтительно, что в минувшую войну с турками ты немало продырявил и пропорол
вражеских животов.
Впечатлительный Александров успел уже раз десять вообразить себя приговоренным к смерти, и волосы у него на голове порою холодели и делались жесткими, как у ежа. Зато очень утешили и взбодрили его дух отрывки из статута ордена св. Георгия-победоносца, возглашенные тем же Лачиновым. Слушая их ушами и героическим сердцем, Александров брал в воображении редуты, заклепывал пушки, отнимал
вражеские знамена, брал в плен генералов…
И судьба ему помогает: правда, со внезапной грубостью. Кто-то сзади и с такою силою толкает Александрова, что его ноги сразу потеряли опору, а тело по инерции беспомощно понеслось вперед и вниз. Момент — и Александров неизбежно должен был удариться теменем о каменные плиты ступени, но с бессознательным чувством самосохранения он ухватился рукой за первый предмет, какой ему попался впереди, и это была пола
вражеской шинели.
Но с ним Фарлаф, чуждаясь славы,
Вдали от
вражеских мечей,
В душе презрев тревоги стана,
Стоял на страже у дверей.
Город, давно напуганный разными проделками черта, без всяких рассуждений отнес и это святотатство к его же
вражеским проказам.
Записался в запорожцы, уморил с горя красную девицу, с которой был помолвлен, терпел нападки от своих братьев казаков за то, что миловал жен и детей, не увечил безоружных, не жег для забавы дома, когда в них не было
вражеской засады, — и чуть было меня не зарыли живого в землю с одним нахалом казаком, которого за насмешки я хватил неловко по голове нагайкою… да, к счастию, он отдохнул.
Никто не хотел окончить жизнь на своей постеле; едва дышащие от ран и болезней, не могущие уже сражаться воины, иноки и слуги монастырские приползали умирать на стенах святой обители от
вражеских пуль и ядер, которые сыпались градом на беззащитные их головы.
Предвестники победы, радостные крики раздавались в рядах
вражеских; отчаяние и робость изображались на усталых лицах воинов нижегородских…
Ночь прошла, и кровяные зори
Возвещают бедствие с утра.
Туча надвигается от моря
На четыре княжеских шатра.
Чтоб четыре солнца не сверкали,
Освещая Игореву рать,
Быть сегодня грому на Каяле,
Лить дождю и стрелами хлестать!
Уж трепещут синие зарницы,
Вспыхивают молнии кругом.
Вот где копьям русским преломиться.
Вот где саблям острым притупиться,
Загремев о
вражеский шелом!
О Русская земля!
Ты уже за холмом.
Ты же, стрелы
вражеские сея,
Только смертью веешь с высоты.
Не удержишь
вражескую рать!
Вот Стрибожьи вылетели внуки —
Зашумели ветры у реки,
И взметнули
вражеские луки
Тучу стрел на русские полки.
Стоном стонет мать-земля сырая,
Мутно реки быстрые текут,
Пыль несется, поле покрывая.
Стяги плещут: половцы идут!
С Дона, с моря с криками и с воем
Валит враг, но, полон ратных сил,
Русский стан сомкнулся перед боем
Щит к щиту — и степь загородил.
А того поганого Кобяка
Из железных
вражеских рядов
Вихрем вырвал — и упал, собака,
В Киеве, у княжьих теремов.
Согласно апокрифу, Юдифь, чтобы спасти иудейский город Ветлуя, осажденный войском вавилонского царя Навуходоносора, проникла во
вражеский лагерь, прельстила своей красотой ассирийского полководца Олоферна и отрубила ему голову его же мечом.]
И страх насильства и могилы
Не мог бы из родных степей
Их удалить: позор цепей
Несли к ним
вражеские силы!
Такое свидетельство не могло не прельстить г. Жеребцова; как же не прельститься, — у Олега на щите изображен св. Георгий, и греки от Олега до Стрыйковского любуются
вражеским трофеем на воротах своей столицы!..
Сначала я ничего не понял ни в этой мимике, ни в сумасшедшей скачке Замятина, но затем сообразил: он нарушил строгое приказание заседателя и ехал совсем не в Шушминскую волость, где его ждало унизительное заключение в каталажке… При этом он увозил с собой дипломатические тайны
вражеского стана…
В гостиной есть диван и круглый стол
На витых ножках,
вражеской рукою
Исчерченный; но час их не пришел, —
Они гниют незримо, лишь порою
Скользит по ним играющий Эол
Или еще крыло жилиц развалин —
Летучей мыши. Жалок и печален
Исчезнувших пришельцев гордый след.
Вот сабель их рубцы, а их уж нет:
Один в бою упал на штык кровавый,
Другой в слезах без гроба и без славы.
Чтоб не пробрался
вражеский лазутчик.
Если б это входило в план автора, то он должен был бы поставить своего героя лицом к лицу с самым делом — с партиями, с народом, с чужим правительством» с своими единомышленниками, с
вражеской силой…
Всем, всем, кроме жрецов! Разве мало народа растоптано
вражескими колесницами? Разве мало пожрал лев фараона? Разве мало умерло от жару, от голода, от лихорадок? Так погиб мой отец, так погибли все мои предки! Так было при Тутмозу Менхопирри, так было при Аменготпу Нибмаутри, так было всегда!
О грехах надо помышлять, девушки, сердцем к молитве гореть,
вражеских сетей беречься.
Диво ли, что теперь на нашей трудной земле и древа, и травы, и скоты, и звери, и всякие гады ползущие не от Бога, а от врага, не славу Божию исповедуют, а
вражеским козням на человеческую погубу служат?
В старые годы, когда шаг за шагом Русь отбивала у старых насельников землю, нещадно губила леса как
вражеские твердыни.
Оно не разрывается при освобождении души из созданной врагом темницы смертью, — смертью, как зовете вы, язычники, освобождение души от
вражеских уз и плачете притом и рыдаете.
Сам капитан Танасио слышал это желание из уст Иоле нынче не однажды в продолжение последнего дня, когда
вражеские снаряды сыпались на их берег. И вот сейчас он снова молит его о том же. Безумно отважный мальчик! И ведь он смог бы с горстью храбрецов кинуться на прекрасно вооруженный военный пароход неприятеля и, несмотря на численность последнего, заставить принять штыковой бой!
В это
вражеское «не-я» входят очень разнообразные миры.
Вдруг словно горячая волна обдала все существо Иоле. Он вспомнил, что где-то читал, еще в детстве, как один витязь-юнак привел в негодность
вражеские орудия, пробравшись в неприятельский лагерь и этим оказал незаменимую услугу своему войску. Что если и он — Иоле?..
— Das bin ich… [Это я!] Я вернулся… я не могу больше… Пусть расстреливают меня… Все же лучше погибнуть от родной пули, нежели спасаться, укрываясь, как заяц во
вражеской земле… Выкиньте мне канат, я умираю от голода, усталости и тоски.
Едва только прозвучал боевой клич германских народов, как последние не замедлили вторгнуться в пограничные, соседние с Пруссией, русские города и местечки, не успевшие вооружиться, благодаря чрезвычайной стремительности
вражеского нападения, и предали их разрушению и грабежу.
Только бы остаться в живых, только бы пощадила ее
вражеская пуля…
Все душнее, все жарче дышит благовонная ночь юга. Нестерпимо пахнут цветы в королевском саду, и нет-нет душистая волна роз и магнолий потянется со стороны дворца к южному берегу. Уже давно замолчали неприятельские пушки на
вражеском судне, и полная тишина воцарилась теперь над опустевшим со дня начала бомбардировки городом.
— Вы не сумлевайтесь, маменька, молитесь покрепче, да частицу о здравии раба Божьего Дмитрия вынимайте каждое воскресенье. Вот и помилует меня Господь Бог от
вражеской пули.
Его руки невольно сжимаются в кулаки, его глаза, устремленные в ту сторону, где должен находиться Землин и
вражеское судно на реке, посылающее из своих пушек гибель обывателям и зданиям Белграда, горят злым огнем.
Верит тому, что славный народ русский не даст в обиду своих славянских братьев и поможет отразить нам, сербам, занесенный над нашими головами
вражеский меч.
Побеждает та партия, которая до конца займет
вражескую половину бревна.
Завтра утром иду в гимназию. Опять веду своих ветеранов на приступ
вражеской крепости. И вдруг — о ужас! — опять подвела та же самая когорта! Опять осаждающую нашу армию разрезали пополам и отбросили! Glis, annalis… А дальше как? Пустое место!
Впрочем, как уверял один шутник-офицер, были и японцы, пострадавшие в эту достопримечательную ночь: разведчики нашли во
вражеских окопах трупы нескольких японцев, лопнувших от смеха.
— Н-да. Ну, как знаешь. Не плюй, брат, в колодезь, авось он и не высох. На фронт ты вернешься, а может, я б тебе слово какое наговорное против пули бы
вражеской дал.
Последнее развязало ему язык. Он начал мечтать вслух, как они завтра настигнут русских и потешат свои мечи и копья над
вражескими телами.
— Властитель наш, богоизбранный государь-надежда, ты любимец неба и земли. Повелевай нами; рады умереть за тебя все до единого, рады для тебя сложить головы свои и
вражеские!..
Ваша кровь не совсем еще высохла на стенах крепостных, и вы, кичливые, опять становитесь доступны гордости, самонадеянности и непослушанию; опять даете пищу мечу
вражескому, опять хотите утолить жажду его собственной кровью!
— «Верные мои молодцы-сотоварищи, кто хочет со мной рискнуть за добычей далеко, за Ново-озеро, к Божьим дворянам [Так называли новгородцы ливонских рыцарей.], того жду я под вечер в «Чертовом ущелье», — а сам вскочил на коня и не смел обернуться назад, чтобы косящатое окошечко Фомина дома не мигнуло бы мне привычным бывалым и не заставило вернуться, да пустился сюда, как на
вражескую стену, ожидать…
Иначе нельзя назвать было эту комнату квартиры, занимаемой Станиславом Владиславовичем Довудским во
Вражеском Успенском переулке, находившемся между Никитской и Тверской улицами, в которой находился и сам хозяин.